Операция «Шедевр»  - Роберт Уиттман

План состоял в том, чтобы я остался наедине с экспертом по документам и Ричардсоном. Поскольку Билль о правах, по сути, был в наших руках, пришло время попытаться возбудить уголовное дело. Я хотел провести несколько минут с Ричардсоном, чтобы поговорить об украденном документе и выяснить, что он знал о его стодвадцатипятилетнем таинственном путешествии из Роли в Филадельфию. Учитывая, что его мысли занимал куш размером в четыре миллиона долларов, момент был как нельзя более подходящий. Я планировал сразу спросить, насколько осторожным мне нужно быть, есть ли на документе какие-нибудь отметки, доказывающие, что это — украденный экземпляр из Северной Каролины.

Но не сложилось.

Когда Хармелин вышел из комнаты за Торселлой, он толкнул дверь в кабинет, где ждали мои коллеги. Они восприняли это как сигнал к действию и очутились между Биллем о правах и остальными. Томпсон, наш руководитель отряда, вручил Ричардсону ордер на арест.

— Я арестован? — спросил он.

— О нет, — сказал я, пытаясь его успокоить. Я тихо проводил его в дальний угол.

— Что все это значит? — спросил он.

В тот момент уже не было смысла притворяться, и я почувствовал, что должен сказать правду.

— Мы ведем уголовное расследование по обвинению в перевозке украденного имущества между штатами, — сказал я. — Документ теперь стал уликой.

Как я и боялся, Ричардсон отказался говорить дальше.

— Я могу идти? — спросил он.

— Да, — сказал я. У меня не было причин его задерживать. Никаких доказательств того, что он знал, что Билль о правах украден, у нас не было. — Но сначала я должен выдать вам расписку в получении документа.

— Должно быть, вы шутите.

— Нет. — Я взял стандартный бланк расписки на конфискованное имущество, который заполнял десятки раз. Когда я вносил слова: «Описание предмета: экземпляр Билля о правах США», меня осенило, какое историческое значение имел этот момент. Я вспомнил свой первый день в Академии ФБР, когда дал клятву защищать Конституцию и Билль о правах. Я всегда считал, что поклялся защищать идеалы, а не сами документы.

Ричардсон, заикаясь, что-то мне сказал, но в тот момент я был поглощен торжественностью момента и не расслышал.

Я только вручил ему расписку.

Он поправил галстук и вышел за дверь.

Когда мы объявили о находке Билля о правах, в прессе вышли такие восторженные статьи, что головной офис не колеблясь разрешил нам воспользоваться самолетом директора ФБР, чтобы доставить манускрипт домой.

Полет в Роли запланировали на 1 апреля. То, что это День дурака, было совпадением, но, безусловно, облегчило нам задачу.

Перед отъездом я зашел в сувенирный магазин в центре для посетителей Индепенденс-молла и приобрел копию Билля о правах за два доллара. Затем пошел в аптеку и купил кусок плакатного картона размером шестьдесят на шестьдесят сантиметров и суперклей. Мы с Хейном наклеили поддельный Билль о правах на картон и сунули его в ящик размером метр на метр, где находился настоящий Билль о правах, упакованный в защитный пластиковый чехол.

После приземления в Роли четверо местных агентов ФБР встретили нас в аэропорту и отвезли за город. Зал был уже до отказа набит агентами, прокурорами и чиновниками. Мы подразнили аудиторию, демонстрируя официальные документы, подтверждавшие передачу улик. Люди начали терять терпение.

— Ой, простите, — сказал я. — Вы хотите сначала увидеть его?

Кто бы сомневался. Хейн начал открывать ящик, и я предусмотрительно встал перед ним, чтобы подстраховать, если он окажется недостаточно ловким. Он вынул поддельный Билль о правах, поднял его — и уронил на пол.

— Ох, — сказал я, когда Хейн наклонился. — Боже мой.

Я услышал легкий вздох. Закатив глаза, Хейн споткнулся в лучших клоунских традициях и неуклюже наступил на эту чертову штуку, сминая картон.

Как по команде я закричал:

— О боже!

Мы услышали новые вздохи и увидели, как выпучил глаза представитель администрации.

Мы подождали, а потом рассмеялись.

Представителю администрации Роли было не смешно.

Мы осторожно достали настоящий Билль о правах, положили его на стол и официально передали федеральному чиновнику.

Мерион, Пенсильвания, 2005 год

Стоя перед дюжиной агентов и руководителей из ФБР в просторной главной галерее музея Фонда Барнса, я указал на современную картину с изображением мужчины и женщины, несущих цветы.

— Это «Крестьяне», — сказал я. — Это Пикассо, современный художник, но в его творчестве видно влияние Микеланджело. Видите ступни и пальцы ног? Мускулистые руки? Мускулистые ноги? Так изображают героев.

Через четырнадцать лет после годичного курса в школе искусств Барнса я вернулся, чтобы помочь провести однодневный семинар для агентов ФБР из недавно сформированной команды по расследованию преступлений в сфере искусства.

— Любая современная галерея — место, где можно многому научиться, — сказал я коллегам из ФБР. — Четыре ее стены — классные доски. Это планы уроков. Каждая картина учит нас чему-то новому в плане света, очертаний, цвета, форм и пространства. Кстати, в одном только этом помещении вы сейчас видите произведения искусства стоимостью не меньше миллиарда долларов.

Мои ученики, похоже, были ошеломлены. Мало кто из агентов разбирался в искусстве, и неудивительно, что суммы их поразили.

— Не пугайтесь, — продолжал я. — Мы здесь не для того, чтобы узнать, как обнаружить подделку или узнать стоимость картины. Когда будет нужно, вы об этом узнаете. Сегодня мы здесь для того, чтобы понять главное. Чтобы ваши глаза привыкали. Чтобы вы учились видеть.

Группа перетекла во второй зал галереи. Я показал рукой на несколько картин и сказал:

— Удивительно, что здесь, в одной этой галерее, вы смотрите на стену и видите Сезанна, потом еще Сезанна, и еще, и еще — одного Сезанна за другим. В этом музее семьдесят его работ.

Я встал перед портретом Ренуара.

— Посмотрите на цвет. На палитру, силуэты людей, как она написана. Видите? А теперь обратите внимание на Сезанна. Видите, как он выписывает складки на скатерти? Это один из самых сложных моментов. Сравните палитры. Ренуар — розовые, ярко-синие, кремовые, телесные тона. Сезанн — темно-зеленые, фиолетовые, пурпурные, приглушенные.

Группа вошла в следующий зал.

— Сможете ли вы сами показать в этом зале, где Сезанн, а где Ренуар?

Осмелевшие слушатели начали выкрикивать ответы, и меня распирало от гордости. Я уже не единственный агент ФБР, кому интересны преступления в сфере искусства.

В истории борьбы ФБР с преступлениями в сфере искусства наступила новая эпоха. Создание соответствующего отдела было большим шагом вперед для бюро. И совершенно естественным после наших успехов в громких делах Роквелла, Копловиц, Antiques Roadshow и Билля о правах.